Над вашей картиной работало сразу несколько операторов. Один из них – Денис Клеблеев – режиссер документального кино, очевидно, обладающий своим авторским взглядом. Как вам работалось с операторами, и что позволило достичь целостности изображения?
Денис – мой приятель, мы давно знаем и понимаем друг друга. При этом у него сильна даже не режиссерская, а мужская позиция. Я всегда готова прислушаться к предложениям, и они должны дискутироваться. Я дала Денису свободу, но ему было непросто, у нас с ним разные подходы: он структурированный, а я за поиск в кадре. Он ушел из фильма в силу форс-мажорных событий, у него не было выбора. Нам повезло, что рядом была Маша Фалилеева, которая знала сценарий, проводила пробы. Она очень преданная процессу, невероятно выносливая и маневренная. У нее другая школа. Если Клеблеев – документалист, то у Маши она академическая. Они оба были в теме, поэтому их взгляд на картину сошелся, и создалось ощущение целостности.
Как документалист, Клеблеев привык пристально наблюдать за людьми, а у себя в картине вы пытаетесь достичь эффекта интимности, близости к героине. Как вы осмысляете визуальное отображение вашей героини в кадре, ее бытование?
По моей задумке, кадр постоянно опережает нашу героиню, это такой своеобразный флирт с камерой. Наша героиня – дама загадочная, говорящая порой не то, что она думает, в отличие от своей сестры. Денис должен был привнести документальную бытийность, какофонию прекрасного шума жизни. В картине очень много текста, и если бы я снимала это иначе, вышел бы телеспектакль. А без обилия текста – никак, женщины – это не те создания, которые мало говорят.
Вы упомянули сестру главной героини, ее роль исполняет Аглая Тарасова. Мне кажется, ей редко достаются такие интересные драматические роли. Расскажите, как вы пришли к тому, чтобы взять ее на эту роль, и как вам работалось с ней?
Мне очень нравится Аглая Тарасова как человек, та энергия, которая от нее исходит. Я подумала, что она сможет сыграть витальную, открытую женщину, которая хочет любить и быть любимой. Мне кажется, для Аглаи Тарасовой это была бы вполне реальная история – влюбиться и родить в 15 лет. Она очень человечная. Когда мы стали разговаривать, я поняла, что ей очень сложно скрывать свое большое сердце. Меня это тронуло. Прототипы моей героини похожи на нее – она тоже не боится трогать детей, трогать людей, трогать мясо жизни. Она может быть честной, в этой честности – ее красота. У меня не было сомнений по поводу Аглаи. При этом я искала нашу главную героиню, Киру. Мне повезло найти Дашу Савельеву, но с ней у меня была другая задача – попробовать ту роль, которую она не хочет вносить в свою реальную жизнь. Я увидела в ней ранимость, душевность, услышала ее невероятный теплый голос. Ее героиня произносит сложный эмоциональный текст, но делает это всегда теплом своей души.
Вы упомянули прототипов ваших героев. Насколько история из фильма – реальная, взятая из вашего личного опыта, а насколько – сконструированная специально для картины?
У меня есть отдаленные изначальные прототипы. Во всех героинях есть что-то от меня, что-то от моей сестры, от моих подруг. История с молодой матерью – это история, подсмотренная мною в детстве. Они жили рядом со мной. И когда я проходила мимо их окон на первом этаже, видела свет, который падал на них, то он вызывал у меня зависть к какому-то недоступному миру. Меня это трогало. Мне казалось, что в этой молодой девочке, которая родила, есть недосягаемый чистый мир. Мне это напомнило то, что прекрасно передано у Александра Расторгуева в «Мамочках», вот этот свет. Прототипы – блуждающие: что-то – от одного, что-то – от другого.
«Привет, мама» – ваша дебютная работа как режиссера, но при этом вы уже опытный кинематографист, сценарист. Насколько в данном случае вам помог опыт работы с Бакуром Бакурадзе?
Мы с Бакуром познакомились во ВГИКе. Тогда мы были очень разные. Я была питерской девочкой, представляла какие-то тонкие вещи, которые невозможно выразить словами, – про атмосферу, прозрачность. А Бакур принес некую формальность притчи. Он всегда говорил о простых и при этом глубинных вещах. Его текст – совершенно другой, я долго изучала его, он мне был интересен. Мне было любопытно в этом мире. Но когда я пришла к своей работе, то отчетливо поняла, что я совсем не такая. Мне это неинтересно. Я синефил, но мое кино не синефильское. Сначала я собрала фильм, который шел больше двух часов, посмотрела его. Все было понятно, но я не чувствовала свою героиню, мне нужна была эмоциональная составляющая. И мы с монтажером сели и все порезали. Я никогда не пыталась быть красивой и хорошей, и мои героини – неровные, нелепые. Материал начал говорить за себя, мы начали постепенно залезать во внутренний мир героини, я не пыталась нарастить и воссоздать его искусственно. Я поняла, что мой язык – как эта картина, как этот двор, и стало легче дышать, я стала его чувствовать. Глупые и умные вещи встали в один ряд. Бакур оказал огромное влияние, я прожила огромную жизнь в его кино, чтобы, не сомневаясь и не колеблясь, делать свое.
Никита Третьяк
Фото: Геннадий Авраменко