В рамках фестиваля «Окно в Европу» прошла творческая встреча с режиссером, одним из самых ярких деятелей ленинградского кино 80-х годов Константином Лопушанским. Вот главные тезисы его выступления:

О начале творческого пути:

«Я и мои коллеги пришли на «Ленфильм» в эпоху перемен. Это было связано с тем, что на студии было решено «влить новую кровь». Поручили это Илье Авербаху. Он, исходя из своих вкусов и хорошей насмотренности, набрал молодых режиссеров: Александра Сокурова, Дмитрия Светозарова, Сергея Овчарова, вашего покорного слугу. С полувзгляда мы осознали, что мы другие, что мы отличаемся от предыдущего поколения студии. Мы все были разные, но все мы были новые. Все это произошло крайне быстро. В те годы у меня было ощущение, что можно биться головой об стену и — пробьешь. Тогда чувствовалось в воздухе приближение новой волны. Ее ещё не было, но было предчувствие».

О цензуре:

«В советское время была цензура, многое запрещалось, но она есть и в «новое время», только носит коммерческий характер. И такая обстановка не только у нас, во всем мире есть колебания — между робким голосом художника и обществом. Когда я учился на высших курсах, у нас читал лекции Андрей Арсеньевич Тарковский. Он говорил нам: «Время тяжёлое, талантливый фильм сейчас не «попадет», а гениальный — «попадет». Он это говорил в мистическом смысле, как бы перед лицом вселенной».

О «новых временах»:

«Сейчас, когда ходишь по пустому «Ленфильму», создаётся ощущение кладбища. Но все должно когда-то кончаться. Умерла студия — так умерла».

О роли Алексея Германа:

«Когда Герман посмотрел материал моей картины «Письма мертвого человека», ему стало плохо с сердцем. Он помогал мне улучшить этот фильм, убрал в моем кино излишнюю романтичность, переписал, вместе со Светланой Кармалитой. Но потом, при всей протекции, картину все равно закрыли. Затем Семен Аранович приехал ко мне, я показал ему фильм, ему понравилось. Он помог мне с монтажом, поддержал и пошел в дирекцию «пробивать» мой фильм.

Возвращаясь к Герману, каждая большая студия имеет лидера, человека, воплощающего «гамбургский счёт». На «Ленфильме» это был он, на «Мосфильме» — Андрей Тарковский. Умение Германа работать с материалом, входить в фактуру, фантастический реализм — это то, что я постарался взять у него. Его мнение, позиция, вкусовая оценка были определяющей».

Про смену поколений на «Ленфильме»:

«В 90-е пришли новые ребята – Дмитрий Месхиев с Евгением Юфитом, например. У них была новая точка зрения, отличная от нашего поколения. Мы как будто бы шли от традиции Тарковского, делали то, что хотели. Если зрителю не нравилось, то он знал, где находится дверь. Они старались больше понравиться».

Об искусстве и роли зрителя:

«Я считаю, что феномен искусства, как и атомной бомбы, состоит из двух половинок: одна — это автор и произведение искусства, вторая — зритель. Результат зависит от того, какой у тебя зритель. Он досочиняет за тебя. Но можно говорить о том, что сейчас зритель изменился. Поменялось отношение к искусству, оно перестало быть святым. Раньше искусство замещало религиозное сознание, поэтому люди искусства были носителями истины».

О конце света:

«Мне ближе апокалиптический взгляд в искусстве. Каждая судьба трагична по определению — такой у меня творческий тип мышления».

Полную видеоверсию встречи смотрите здесь:

×